Сомнительная полночь [сборник] - Эдмунд Купер

Норвенс изобразил ироничную улыбку.

— Все хотят видеть Джона, — заметил он. — Только я предпочитаю видеть тебя.

Он повернулся к Маркхэму:

— Спасибо, что одолжили вашего персонального андроида, — возвращаю с облегчением. Выдающаяся программа! Она танцует лучше меня.

— У нее много неожиданных талантов, — спокойно ответил Маркхэм. Марион-А ответила на комплимент застывшей улыбкой.

Некоторые гости уже собирались уезжать, и Маркхэм подумал, не пора ли и ему осуществить стратегическое отступление. Многое произошло за этот вечер, много над чем нужно было подумать.

Когда он покидал Северный Лондонский Санаторий, он был несколько удивлен безразличием, с которым его допустили в жизнь двадцать второго века. Он и не ждал, что его встретят фанфарами, но думал, что будет больше формальностей и контроля. Теперь он начал понимать, что на деле все не так просто, как ему казалось.

Его встреча с Проф. Хиггенсом, потом с Вивиан, прямое предупреждение Соломона, бал-маскарад, необъяснимая смерть Сильверо, двусмысленная беседа с президентом — все это, очевидно, тесно переплеталось и непонятным образом работало на определенную цель.

Сейчас ему стало понятно, что он и не представлял, какой силы удар нанес своим появлением этому маленькому, тесно сплетенному обществу. Ему нужно было время, чтобы подумать об этом, понять свою реакцию на события последних дней и, возможно, прийти к какому-то решению. Время, чтобы определить собственную роль в этом противоречивом мире.

Он посмотрел на Алджиса Норвенса, потом на Вивиан, и неожиданно ему захотелось уйти от них обоих.

— Я чувствую себя чертовски усталым, — сказал он. — Слишком много всяких событий сразу. Я бы хотел немного отдохнуть и побыть один.

— Да, я думаю, жизнь вам все еще кажется слишком суматошной, — радостно сказал Норвенс. — Не перетруждайте себя, Джон, а то, не дай Бог, что-нибудь с вами случится.

Маркхэм улыбнулся:

— Очевидно, это вечер добрых советов.

Он взял Вивиан за руку:

— Ты передай мою благодарность и извинения своему отцу, ладно? Скажи, что я как следует обдумаю все, что он мне сказал.

Она мягко пожала его руку:

— Позаботься о своей примитивной психике, дорогой, — не думай слишком много. Это тебе вредно.

Он засмеялся:

— Я знаю по крайней мере один способ перестать думать.

— Да, — сказала Вивиан. — И очень скоро.

Он вышел из Большого Зала вместе с Марион-А. Когда они сошли с эскалатора в нижней части Дворца, он уже начал избавляться от чувства клаустрофобии.

Маркхэм откинулся назад в удобном кресле геликара, с облегчением вздохнул и почувствовал, как напряжение покидает тело. Потом он попросил Марион-А подняться до высоты в тысячу футов. Несколько минут они парили в воздухе, и он смотрел на Сити, безуспешно пытаясь вспомнить сон, засевший на задворках его памяти. Наконец он бросил это занятие, и они медленно полетели к Найтсбриджу.

ГЛАВА 10

Сначала мир двадцать второго века казался нелепым сном, но теперь мираж постепенно исчезал, превращаясь в осязаемую реальность.

Яркие сентябрьские дни стали укорачиваться, потом уступили место опустошающему, туманному, волшебному октябрю. Маркхэм заметил, что начал ориентироваться быстрее. То, что раньше шокировало его, теперь вызывало холодное, интеллектуальное неодобрение. То, что он раньше считал гротескным и ненормальным, теперь казалось неизбежным, даже естественным в этом мире, который он только начинал понимать.

Он уже осознал, в чем его основная задача, и пытался экспериментально, на ощупь найти решение.

А символизировала эту задачу Марион-А.

Маркхэм отчетливо помнил то утро в Хэмпстеде, когда он встретился с Проф. Хиггенсом. Он помнил, почти слово в слово, рассказ Хиггенса о том, как в его философской аудитории количество андроидов начало возрастать, пока они полностью не вытеснили людей, а потом один из его бывших учеников, андроид, занял его место, потому что мог делать эту работу лучше и быстрее.

Он помнил, как спросил Проф. Хиггенса, зачем андроидам изучать философию. И он помнил ответ.

— Философия, — сказал Проф., — это жизнь. По крайней мере один из важнейших аспектов жизни — интеллектуальный. Вот почему андроидам необходимо знать философию. Тогда они лучше смогут оценивать проблемы жизни.

Помнил он и вопрос, неожиданно заданный Проф. Хиггенсом.

«Вы когда-нибудь пытались дать определение жизни, Джон?» Это был вопрос, на который, он полагал, может дать ответ — но, как заметил Проф. Хиггенс, он мог ответить на вопрос, что делает возможной жизнь, а не что она есть. Он бойко говорил о необходимости для любой формы жизни потребления пищи, воспроизведения, эволюции, адаптации к окружению или приспособления окружения к себе.

Все это было только функциональными признаками жизни, но не ее сущностью. И Проф. Хиггенс сказал тогда, что андроиды тоже, можно сказать, потребляют пищу, получая энергию; что они воспроизводят себе подобных, развиваются и изменяют окружающую среду. А когда Маркхэм заговорил о стремлении к власти, Проф. Хиггенс напомнил ему о том, как он потерял свою работу, и рассказал о хирурге, который покончил жизнь самоубийством, когда андроид занял его место, и об инженере, в отчаянии пошедшем на Анализ.

Вспомнив этот разговор в Хэмпстеде, Маркхэм снова попытался поймать ускользающее от него определение жизни.

«К черту функции, — сказал он себе, — и к черту метафизику! Какая же правда кроется за всем этим обманом? В чем истинная сущность?»

Ему нужны были образы, а не понятия. Ему нужно было какое-то связующее звено, которое помогло бы ему все понять и сказать: «Вот природа жизни. Вот основа всего сущего».

Образы были четкими и ясными, но некий общий элемент — Х-Фактор — оказался, когда он пытался постичь его, еще более ускользающим, чем тайна музыки, и таким же близким и недосягаемым, как секрет поэзии.

В сопоставлении он представил Будду и отдельную бактерию, Леонардо да Винчи и зерно пшеницы, секвойю и грибную спору. Он подумал о малыше Джонни и Саре. И все-таки Х-Фактор ускользал. Затем наконец ему на ум пришел двойной образ. Образ, который представил проблему во всей полноте и простоте. Он подумал о Кэйти и Марион-А.

Кэйти была живой, хотя теперь она давно умерла. Марион-А была смоделирована так, чтобы походить на нее. Но она не была Кэйти, она не была и женщиной. Только машиной.

Только машиной?

Несмотря на все усилия, Маркхэм опять оказался там, откуда начал.

Кэйти была рождена, Марион-А — сконструирована. Кэйти получила образование, Марион-А — программу. Программирование было сложным, ловким и, самое главное, поддавалось адаптации. Но насколько? Это вызывало следующий вопрос: можно ли дать Марион-А программу жизни?